… 1980 год, лето, июнь месяц, мы с Лоскутовым сидим на скамеечке в скверике недалеко от колледжа…

- Анатолий Николаевич, вот тут гитара, музыка… А зачем мы играем, зачем вообще это всё?

- Я не знаю. И ты не думай. Просто играй…

Тогда у нас всё ещё было впереди: совместная работа, концерты в филармонии, гастроли… И наш с ним диалог длиною в четверть века.

Лоскутов учил меня многому. Сейчас, сорок лет спустя, я понимаю, что по-прежнему говорю с ним и повторяю своим ученикам те слова, что слышал от него. Я много думал, многое узнал и понял и сейчас, наверное, смог бы и сам ответить на свой вопрос. Я знаю, что нужно от меня Богу, зачем Он призвал меня, зачем я играю и пишу…

Русская музыка по-настоящему начиналась для меня с Лоскутова. Теперь я знаю, как это происходит: бесконечные академические штудии, немыслимое количество прослушанной и сыгранной музыки, куча всего умного и полезного, что называется образованием.., но только вот те несколько песчинок, что нечаянно упали тебе в душу, как в створки раковины-перловицы, со временем становятся жемчугом – они и есть то, что больше тебя, что останется после тебя, если что-то останется вообще… И всё, что ты делаешь в жизни, – это постепенное, непрерывное, изо дня в день, слой за слоем наматывание-накручивание на этот клубок своих нервов, разумения, чувств и мыслей, таланта, отпущенного свыше, подчинение какому-то неведомому императиву, не поддающееся осмыслению служение на уровне инстинкта… Это и есть твоё главное богатство, твоё сокровище…

*  *  *

… лето 2000, мы с Лоскутовым и Ольгой Салтыковой, примой рижского музыкального театра, в Польше, нас принимает Российское посольство в Варшаве.

Белые кресла на зелёном газоне, в сад распахнутая гостиная, антураж изысканно прост; платья дам в тон июльского вечера, приглушенные голоса, осанистые господа с манерами; заходящее солнце золотит картину, придавая законченность этой идиллии… Чин дворянской усадьбы, родового гнезда…

Через десять минут господа послы двадцати пяти стран, весь этот дипломатический бомонд Варшавы с их жёнами хлопали, топали и кричали “браво”, забыв этикет и абсолютно трезвые: “Улица ты, улица, широкая моя!” Российское посольство на час обернулось русской вольницей: “Черноокий, чернобровый молодец удалый!”  Черноглазые дамы из Алжира и Ирака зачарованно внимали, нервно подрагивая ноздрями, как аравийские породистые лошади, впервые почуявшие снег: “Под дугой колокольчик поёт, под дугою, да под вязовою!...”

…потом пили русскую водку под икру и блины, тихо сокрушались по поводу нашего незнания китайского, японского и всех остальных языков, на все обращения в наш адрес прижимая ладони к сердцу, улыбаясь дамам и отвечая на рукопожатия мужчин: шикарного седого американца, похожего на пеликана индуса, посла Израиля, так напоминающего советского инженера-еврея… Розовощёкий святой отец, представитель Папы Римского и от лица всех католиков: “Такую Россию мы понимаем и любим…”

Незаметно, по-английски, гости убывали; жена нашего посла потихоньку попросила нас дождаться конца приёма, и мы пошли по дорожке в глубину усадьбы; посреди газона – русская яблоня, большие белые яблоки на траве – белый налив; обтёр одно, надкусил…

Сергей Сергеич, посол России в Польше: ”Дорогие мои, один такой ваш концерт стоит месяцев нашей работы здесь. Для Российской дипломатии сейчас непростые времена, но сегодня здесь все эти американцы, канадцы, французы и прочие шведы – были просто люди, которых глубоко тронула музыка. Русская музыка. Вам за это – спасибо!”

А после этого уже совсем по-простому: “Может, посидим ещё? Выпьем, попоём…”  И тихой июльской ночью из посольства на всю округу: “Ах ты, степь широкая”, “Чёрный ворон” и про ямщика…

К нашему автобусу мы вышли заполночь; на ошалевших сопровождающих, которые ждали нас всё это время, смотрели, искренне недоумевая: “А что такое? С Сергей Сергеичем выпили, посидели немного, попели, так хорошо, попросту… “ Нам объяснили, что это впервые, когда посол сломал весь этикет, сидел и пел весь вечер, но мы так и не поняли, отчего же не посидеть, не попеть… В эту ночь так и не уснули, под утро вышли из гостиницы, скорым шагом прошли пару улиц, взошли на мостик и в спящий город спели “Рябину…”                           

*  *  *

Мою Русскую сюиту для домры и дуэта гитар мы сыграли с Лоскутовым и Сергеем Семененковым всего один раз… Премьера была в концертном зале филармонии при полном аншлаге. Помню, под оглушительные овации моя жена прошла с огромным букетом роз через весь зал к сцене, я уже было наклонился, чтобы принять цветы, но Лариса только улыбнулась мне, обняла и поцеловала Анатолия Николаевича, розы были для него.

Позднее, когда Лоскутова уже не стало, мы записали эту музыку с моими друзьями – Инной Готовчик и Сергеем Семененковым, изумительными, тонкими музыкантами, оказавшими мне большую честь, разучив и исполнив мою Сюиту. Эта совместная работа – наше музыкальное приношение Анатолию Лоскутову, дань уважения светлой памяти о нём.                                                                                                                          

Первая часть Сюиты – Распев, на основе русского знаменного распева. Если знать тему, можно её угадать.

Вторая часть – Песня отшельника. Это – тайное, сокровенное, внутренний мир, о чём мы обычно не говорим.  Анатолий Николаевич был очень русским человеком, тонко чувствующим, нежным и беззащитным. Музыка жила в нём, и он жил музыкой, владея звуком в той степени, которая позволяет в простенькой мелодии из нескольких нот вместить бесконечность глубины и смысла. Эту часть сыграть будет труднее всего, она глубоко связана с Распевом и вытекает из него.

Третья часть Сюиты – Потешка. Это – мир внешний, день сегодняшний. Русская дурашливость, скоморошество, похмелье на завалинке, бесконечное многообразие жизни, где всё рядом: жизнь и смерть, горе и радость, Откровение Божье и пьяный угар … Нужно хорошо, в стиле сыграть рок-н-рол, со всей спецификой метроритма и акцентировки. Если умеете свистеть в два пальца, то на последней четверти первой генерал-паузы можно свистнуть погромче! Мы обычно так и делали. Во всей Сюите нужно выдержать стилистическое единство и проследить хронологию от знаменного распева, от старины, через нашу русскую мелодику, к сегодняшнему дню…

*  *  *

…на обратном пути в посольском автобусе я вспоминаю, как в храме на Святой горе под Белостоком Пресвятая Богородица смотрела на меня такими российскими, такими владимирскими глазами, что внезапно, как “ох…”, вдруг понял, всё понял: Мадонны всех великих итальянцев – для нас искусство, как и “Ave Maria” – тоже искусство, и мы воспринимаем их как искусство, и воздействуют они на нас как искусство, то есть, эстетически, что объяснимо, тогда как лики православных Сергия Радонежского и Владимирской Божьей Матери, как и “Всенощная” Рахманинова, необъяснимы, сокровенны и святы для русской души… Но даже не это, а что-то другое, когда слова сами складываются в молитву, и сердцу так невыразимо сладостно и больно…

И в машине я забиваюсь в угол и прячу лицо…